У меня есть человек, который говорит мне по телефону: «Родное сердце, я тебя слышу». И всё.
Давай ещё разок вместе прочитаем: «Родное сердце, я тебя…» Дальше не важно. Хотя, возможно, тебе было именно это интересно. Чтобы тебя услышали. И поняли. Это ценно.⠀
Я и сама устала всем всё про себя объяснять. Оправдываться, мол, не то я имела ввиду, не так, не там. Пустое. Кто что услышал, то и взял. Взял не то, что я давала, а до чего дотянулся. Что привык брать. Пусть.
Меня трогает вот это: Родное сердце.
Потому что после этого обращения я становлюсь свободной. Будто бы я в темноте. Кромешной. Эталонной тьме. И есть там у меня зритель (читай: слушатель; читай: свидетель). И я могу всё, что хочу.
И сначала я рыдала в трубку. Потом материлась и признавалась в таком, в чём даже своему отражению в зеркале не признаюсь. А мне оттуда: «Родное сердце…» А потом я захотела другое. Любить. Да.⠀
Ни на секунду я не почувствовала, что должна или делаю больно слушающему. Знаешь, почему? Потому что я Родное сердце. А Родное не может причинить боль.
Вообще, конечно, никто не может причинить нам боль (и тебе тоже) кроме нас самих. Но это долго объяснять. Трудно понять. А тут… глубже.
Я собой — вечно неудобной, зашкаливающей в своей грандиозности, прозрачной и прозорливо-честной (не с собой пока… учусь) — не доставлю дискомфорт.
Меня принимают. А знаешь почему? Потому что там человек такой. Который умеет со мной, как с Родным сердцем. Будто иначе ему не нужно. Мне тоже иначе не нужно. Нам нужно по-родному.
Первые пару-тройку лет, разговаривая с Родным сердцем по телефону, я не замечала этого феномена принятия. Вне утешений. Вне жалости. Вне совместного страдания. Просто (зачёркнуто) любовь, выходящая за рамки всех океанов и дающая свободу жить.
И тут я поняла: я Родное сердце. Мы такие друг другу. И таких у меня много. Несколько. Столько, сколько нужно.⠀
Меня принимают. Наконец-то. Когда я приняла. Себя. Равную себе. Верную себе. Родное сердце. Я в пути.